«Память совершаем всех от века усопших благочестивых христиан…»

В субботу перед Пятидесятницею “память совершаем всех от века усопших благочестивых христиан, отец и братий наших.” Это поминовение всех умерших благочестивых христиан совершается в настоящий день в той мысли, что событием сошествия Святого Духа заключалось домостроительство спасения человека, но в этом спасении участвуют и усопшие. Поэтому святая Церковь, воссылая в Пятидесятницу молитвы об оживотворении Духом Святым всех живущии, просит, чтобы и для усопших благодать Святого Духа, которой они сподобились еще при жизни, была источником вечного блаженства, так как “Святым Духом всяка душа живится.”

“Все, —взывает к нам святая Церковь, —помолимся Христу, творяще память днесь, от века мертвых:” “рабы Твоя упокой во дворех Твоих, и внедрех Авраама, от Адама даже до днесь послужившия Тебе чисто отцы и братию нашу, други, вкупе и сродники,” “праотцы, деды и прадеды, от первых и даже до последних,” “всякий возраст, старцы и юные младенцы, и дети,” и “новорожденные младенцы,” “всякий чини род,” “цари же, священники, архиереи, монахи и бельцы,” “мужи вкупе и жены,” “усопшия в мори, или на земли, или в реках, источниках, или озерах, или в ровенницех,” “в горе, на пути,” “в пустынях, или во градех,” и “на всяком месте,” “напрасно восхищенные, попаляемые от молний, и умершия мразом, и всякою раною,” “умершия Божиим прещением, смертных громов всяких с небесе изнесенных, земли разседшейся, морю возшумевшуся,” “яже совосхити град, снег и туча умноженная, яже удави плинфа, или персть посыпа,” “внезапу благочестно умершия, и от стремнины всякия падшия, древа, железа, всякого камене,” “снедь зверем бывшия и птицам, и гадом,” “умершия от  ядовитых  угрызений,  от поглощения  змиев, от попрания коней,  от удавления и обешения от искренняго,” “яже убиша чаровная напоения, отрави, костная удавления,” “имже попустил еси, Господи, внезапными падежми ненадежно умрети,” “вся упокой, Господи, усопшия благо-честно,” “огня приснопалящого и тмы несветимые, скрежета зубного, и червия безконечно мучащого, и всякого мучения избави, Спасе наш, вся верно умершия,” “воскреси в последний день со славою,” “сподоби я небесного царствия Твоего.”

В прежнее время в больших городах, как в Москве, был обычай совершать обряд погребения всех умерших несчастной смертью в четверг седьмой недели по Пасхе. Для этой цели за городом отводились особые места, называвшаяся убогими домами, жальниками, буйвищами, гноищами или просто скудельницами, по примеру вела “села Скудельнича” в Иерусалиме для погребения странников. На Убогих Домах устраивались сараи с одной большой могилой. Сюда свозились тела всех умерших насильственной или внезапной смертью и потому не воспользовавшихся перед кончиной молитвами и таинствами Церкви. Здесь же полагались тела казненных. утонувших, сгоревших, замерзших, погибших от убийц, странников, нищих и вообще всех, не принадлежавших ни к какому приходу и потому не нашедших себе места ни на одном из приходских кладбищ. В 1619 году патриарх Филарет приказал хоронить на Убогих Домах также тех, “которые вина обо-пьются, или зарежутся, или cкачелей убьются, или купаючись утонут, или сами себя отравят, или иное какое дурно сами над собой учинят.” Последний патриарх Адриан несколько ограничил это правило Филарета: “самоубийц и убитых на разбое и воровстве не класть на кладбищах и Убогих Домах, но зарывать в лесу, или в поле без поминовения в Семик” (т. е. в четверг 7-й недели по Пасхе), —наказывал он поповским старостам. “Если же вор и разбойнии при смерти будет исповедан и причащен Святых Таин, то их положить без отпевания в городе в Убогом Дому, где такие воры ж разбойники кладутся.” Со времени царствования Петра I на Убогие Дома свозили трупы анатомированных в госпитале. В общей открытой могиле на Убогом Дому собиралось таким образом множество не погребенных тел. Для охраны их у сарая стояла сторожка, в которой жил “божедом” (эти сторожки, сказать кстати, были еще и воспитательными домами, куда подкидывали незаконнорожденных младенцев и где “божедом” содержал их на счет подаяний). Под его охраной тела лежали до четверга седьмой недели после Пасхи, т. е. до Семика, или же до праздника Покрова Богоматери. Только в эти два дня в году и предавались земле все свезенные на Убогий Дом, так как, по объяснению Максима Грека, “погребения ради утоп-ленного и убитого бывают плодотлительные стужи земных прозябений.” В Москве было несколько Убогих Домов: при церкви святого Иоанна воина, на Божедомке, святителя Николая Божедомского, в Звонарях, Пятницы Божедомской, Успения Божией Матери на Могильцах, при Покровском монастыре на Убогих Домах, и др. Сюда-то в Семик (и в праздник Покрова Богородицы) бывал крестный ход из соборов и монастырей для совершения общей панихиды. За крестным ходом следовали многочисленные толпы благочестивого народа и нищих. Целью их путешествия было желание предать христианскому погребению тела умерших, лишенных его в свое время и свезенных в общую могилу Убогого Дома. Погребение и поминовение их на личный счет богомольцев-благотворителей было исконным обычаем русского Семика. После погребения следовала общая панихида, за которой поминались души рабов “от неизвестной смерти умерших, их же имена Ты Сам, Господи, веси.” Вслед за панихидой доброхоты раздавали щедрую милостыню собравшимся нищим на помин погребенных. Этим заканчивался благочестивый обычай Семика. В следовавшее затем дни, особенно в глухую осень и суровую зиму, снова собирали по Московским пустырям, захолустьям и переулкам безвестные трупы и отвозили их в Убогий Дом до следующего Семика. Этот обычай прекратился с уничтожением Убогих Домов, в конце ΧVΙΙΙ века, после Московской чумы, когда в городах заведены были особые кладбища и запрещено хоронить при приходских церквах. До настоящего времени сохранился лишь обычай в некоторых городах собираться в Семик на одно из городских кладбищ, и там, над могилами погребенных, служить панихиду о всех, погибших несчастной смертью и оставшихся безвестными при погребении. Такая панихида в Семик служится, например, в Смоленске, на кладбище Петропавловского прихода. О характере поминовения усопших в субботу накануне Троицына дня в древней Руси есть свидетельство в Стоглаве. В то время это поминовение было чисто языческим: мужчины и женщины, собираясь на кладбищах, плакали над могилами “с великим кричанием,” а одновременно с плачем начинали играть скоморохи, “гудцы и прегудницы,” плач скоро сменялся скаканьем и плясками, и развеселившиеся начинали бить в ладоши и петь “сатаническия песни.”В древности и вся седьмая неделя по Пасхе была для наших предков временем различного рода игр и забав. Теплое весеннее время, распустившиеся зелень и цветы давали обильный материал для всякого рода увеселений, и эта неделя называлась “зеленой” или “зелеными святками;” гаданья были необходимою принадлежностью этой недели, как и зимних святок. Еще и в настоящее время в разных местах России эта неделя сопровождается особыми празднествами и обрядами, которые по своему составу и характеру представляют собою смешение крайних противоположностей —веселья и плача, христианства и язычества, и как такия должны быть искореняемы.

 

Из книги С. В. Булгаков. Настольная книга для священно-церковнослужителей: Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства, Триодь цветная. 1913 г.